Зачем мы путешествуем

– Путешествовать? Глупости! Просто мода, вот все и едут куда-то! – сердито воскликнул мужской голос.

В кафе за мной сидела большая и шумная компания, так что до меня иногда доносились отдельные реплики. Навострив уши, я услышала продолжение:

– И что хорошего? Поезд, днем душно, ночью холодно или душно и холодно одновременно, обязательно плачет какой-нибудь ребенок, проводник куда-то пропадает, чая не дождешься…

Что да, то да, я мысленно с ним согласилась. Как-то на дороге из Праги проводник запросил за стакан чая 20 долларов – сказал, что кипятка нет, так что воду нагреть он для нас может только на своей личной газовой горелке, а газ, простите, дорог.

– Можно на самолете, – возразило контральто за моей спиной.

– Вот спасибо! – вскричал спорщик. – Буфет втридорога, курить можно только в мелком загоне, где уже и без тебя не продохнуть. Куда идти, не вдруг разберешься, а в тот момент, когда объявляют посадку, ты понимаешь сразу две вещи: что умрешь, если не сходишь в туалет, и что совершенно неизвестно, где сейчас твой паспорт. А в порту назначения ты видишь, что твой чемодан в полете танцевал джигу и потерял колесо, так что теперь он крив и хром, и тебе придется тащить его на себе, как раненого товарища.

– Ну и ладно, – бесшабашно тряхнула дредами девушка напротив (из любопытства я развернулась вполоборота), – зато когда доберешься, уж там…

– Фу! – Лица говорившего мне не было видно, но по интонации нетрудно было представить, как он скривился. – Тесный номер, вид на стену, если есть завтрак, то еды слишком много, и ты объедаешься и полдня придерживаешь живот, а если завтрака нет, еще хуже…

Вникать, почему, я уже не стала. Мне было ясно, что это за тип. Когда-то таких называли «кайфоломами», из тех, кто любую радость обращает в прах и на корню губит любое предложение.

Тем не менее зерно истины в его словах было. Практически всякое путешествие сопряжено с какими-то неудобствами – если ты, конечно, не принц Магриба, путешествующий в компании своего мажордома и сорока телохранителей. А в пункте назначения то на пляже обгоришь, то дождь пойдет и разные другие досадные обстоятельства, из-за которых «многие девушки уезжают, так и не отдохнув», как писал Довлатов. Так зачем все это?

В поисках ответа я набрела на одно уподобление: некоторые люди любят такие острые приправы, что из-за них и вкуса пищи разобрать невозможно. Посолят, наперчат, съедят все это, утирая слезы, и давай перчить следующую порцию. А некоторые жить не могут без черного кофе. Горького, между прочим. Может, человек так устроен, что ему нравится преодолевать – неважно что, вкус, температуру, неудобства. И, в общем, даже неважно, ради чего. Важно только, чтобы это «ради» было. Про альпинистов я уж просто не говорю. Может, и в путешествиях есть – иногда в значительной степени – эта странная радость: вот мы все это свершили, преодолели и… заслужили возвращение домой. И, кстати, дом, который казался скучным и унылым, встречает нас совсем другим, родным и уютным.

А еще одно интересную идею высказал однажды музыкант Вадим Каневский, который знал толк в путешествиях, поскольку постоянно разъезжал по разным городам и странам со своими лекциями и семинарами. Я постараюсь кратко его мысль пересказать. Для объяснения он использовал принятые в гештальт-терапии термины «фигура» и «фон». Думаю, нам здесь не потребуется специального описания, что под этим подразумевается, и так будет понятно. Когда мы долго живем на одном месте, говорил Вадим, мы самих себя начинаем воспринимать как фон для каких-то внешних событий: работа, домашние занятия, встречи, чьи-то высказывания и тому подобное. И постепенно утрачиваем ощущение себя. Как в старом анекдоте: «Доктор, я себя чувствую, но плохо». Мы чувствуем себя мало, недостаточно, как будто теряем собственное значение. А отправляясь в путешествие, мы вновь собираемся в «фигуру», обретаем четкий контур на фоне проходящих мимо пейзажей, сосредотачиваемся на своих ощущениях и действиях и в результате заново обретаем самих себя.

Так что, не оспаривая истинность высказывания «от себя не убежишь», добавлю лишь, что прибежать к себе, по-видимому, как раз вполне возможно. Для этого мы и отправляемся в путь.