«Я тебя благодарю…»

Мы все знаем о том, что «должны» быть благодарными. А почему? Когда это говорит тот самый человек, который рассчитывает на нашу благодарность, легко предположить: он хочет, чтобы мы заметили и оценили его усилия, выразили признательность за его участие. Но для чего это нам самим? Невысказанная благодарность словно бы томит нас так же сильно, как утаенная обида…

Елена Холмогорова, Вадим Муратханов и Елена Комарова охотно откликнулись на нашу просьбу написать письмо человеку, который для них сделал что-то хорошее. И быстро прислали в редакцию готовый текст, как если бы их слова благодарности только и поджидали случая, чтобы быть высказанными. В чем же секрет этого чувства?

«Когда мы беспомощны — малы и слабы, как в детстве, или оказались в трудной ситуации — и нам помогают, не оценивая, стоим ли мы этой помощи, не требуя ничего взамен, вот на это мы откликаемся благодарностью, — размышляет клиент-центрированный психотерапевт Марина Хазанова. — Так отвечает наша душа на принятие и поддержку, которые мы встретили. Другие названия этого чувства — любовь и счастье. Когда мы испытываем благодарность, то соприкасаемся со своей истинной сущностью. Ведь известно, что ярость, ненависть, жадность — все это разновидности психологической защиты, социализированной в большей или меньшей степени. Мы имеем на них право, они уменьшают чувствительность, и это может помочь, когда нам больно. Они облегчают нам жизнь, но и искажают ее. Они — не мы, не то, чем мы являемся на самом деле. И в те моменты, когда мы свободны от защит (как в момент благодарности), мы переживаем счастье встречи с собой, нам тепло и радостно».

Выходит, невысказанная благодарность — это упущенный шанс почувствовать себя собой, ощутить свою душу как она есть, без анестезии. А говоря вслух «спасибо», мы открыто признаем свою слабость и уязвимость и одновременно свидетельствуем: люди и мир приняли нас такими, и были добры к нам, и принесли в нашу жизнь свои дары — бескорыстно и щедро, в тот самый час, когда мы особенно нуждались в этом.

Прозаик, эссеист. Автор девяти книг, в том числе «Лучшая роль второго плана» (Олимп, Астрель, 2010), «Граница дождя» (АСТ, Астрель, 2011), «Рама для молчания» (Астрель, 2012).

«Дорогая тетя Паня, незабвенная няня моя!

Я рада поговорить с тобой, и неважно, что в этом мире тебя нет второй десяток лет, — ведь у Бога все живы! Ты сама мне говорила так, когда, цепко схватив за руку, как будто сзади подкрадывалась опасность, шла тайком со мной в церковь. Спасибо тебе — за первую в моей жизни молитву, переписанную тобой на листочке в клетку уж не знаю откуда, со всеми издержками твоего «незаконченного начального» образования — двух классов церковно-приходской школы, как ее по инерции именовали и в первые послереволюционные годы. Называлась она «Жывые помошчи», и только много позже распознала я 90-й псалом «Живый в помощи Вышнего».

Сейчас часто слышу, как стараются выбрать ребенку няню покультурнее, чтобы говорила без просторечий и, уж конечно, без всякого акцента. Будто неграмотная Арина Родионовна родом из деревни Лампово испортила язык своего воспитанника! Тёпочка, как не только я, но вся семья и друзья называли тебя, не помню, скольких букв ты не выговаривала, зато словечки твои до сих пор не нашли синонимов в нормативном языке. Приходя с сумками из магазина, ты садилась на стул и всегда говорила: «Погоди, дай очахнуть», — и это не равно ни «отдышаться», ни «передохнуть». Когда я не хотела собираться и идти куда-то, вообще слезать с дивана, ты ругалась: «Ну чего ты взняхалась!» Я с моим тридцатипятилетним редакторским опытом и восемью написанными книгами не знаю, чем эти слова заменить.

Я, московская девочка, знала всю твою родословную, всех соседей по деревне Юшино Брянской области. И в одно прекрасное лето ты согласилась поехать туда со мной. Это было как путешествие на Марс: хаты, крытые соломой, керосиновые лампы, каша из печи, самогон. И крестьянский труд, уроки того, что булки и впрямь не на деревьях растут.

Всю жизнь ты трудилась, а награда в рамочке на стене у тебя была всего одна: золотом по белому «Благодарность за активную работу в родительском комитете». Детей Бог тебе не дал, потому ты безотказно мыла по весне окна и украшала к праздникам мой класс. И плакала от умиления, прикладывая к глазам уголок платка, когда мне, твоей «питомице», вручали похвальную грамоту за отличную учебу и примерное поведение. А рядом фотография: фальшивая-фальшивая, как умели снимать в ателье: я с белым бантом, в школьной форме, на груди октябрятский значок, а ты в «кобеднешней» своей цветастой кофте — самой нарядной (в детстве я считала, что лучшую одежду надевали раньше к обеду, вовсе не связывая название с церковной службой).

До сих пор я питаюсь тем, что ты дала мне. Насколько богаче сделалась моя жизнь. Ведь никто из моих родных, потомственных интеллигентов, не смог бы твоих уроков преподать.

…Я часто думаю, как бы ты гордилась, радовалась моим успехам, и никакого значения не имеет, что ты не прочитала бы моих книг».

Читайте также об этом: Досье «Быть благодарным»

Поэт, критик. Один из основателей объединения «Ташкентская поэтическая школа». Ответственный секретарь журналов «Новая юность» и «Интерпоэзия». Автор шести поэтических книг и книги стихов и прозы «Приближение к дому» (Искандер, 2011).

«Здравствуйте, Наталья Евгеньевна!

Я хочу поблагодарить вас за то, что в мое первое свидание с Москвой вы не дали мне в ней пропасть. Услышав по телефону мой незнакомый голос, вы сразу откликнулись на просьбу о помощи и в тот момент сами стали для меня Москвой.

В давний октябрьский день 1999 года я стоял посреди города совершенно один и не знал, как быть. Я собирался к дяде Гене, другу моего отца. Прежде я с ним никогда не виделся, а когда позвонил ему, он пожаловался, что болен. Но я истолковал это не как отказ (у нас в семье было не принято сомневаться в друзьях и в их неизменной готовности помочь), а как руководство к действию — купил банку меда и палку колбасы и отправился в Новые Черемушки. Долго звонил в дверь, пока выглянувший из соседней квартиры жилец не сказал, что Гена с утра уехал на дачу и неизвестно когда вернется.

Пытаясь отыскать каких-нибудь знакомых, я бродил по городу целый день. Но одни мыкались сами и не могли делить еще и мои заботы, а у других телефон не отвечал. Сумка с одеждой и книгами все сильнее тянула руки. Зыбко светящиеся под дождем потоки транспорта можно было с одинаковым успехом пересекать в ту или другую сторону, но двигаться уже никуда не хотелось. Освещенное нутро автобусов манило иллюзией: вот нырнешь в любой, закроешь глаза — а откроешь уже сидя в кресле под розовым торшером… Усилием воли я заставил себя вернуться в реальность, порылся в записной книжке, потом в кошельке и, отыскав последний жетон, набрал в уличном автомате ваш номер. Мы были едва знакомы. В Ташкентском университете вы преподавали на параллельном курсе, а у нас вела занятия ваша подруга. Я передал привет от нее. Вы меня, как я и боялся, не вспомнили. И все-таки в следующую минуту уже диктовали мне адрес.

Я провел у вас несколько дней, наслаждаясь теплом и безопасностью. Промокшая обувь медленно сохла в прихожей. Беспокойные мысли приходили в порядок. Я был наконец недоступен для дождя и милиционеров (моей регистрацией интересовались столько раз, что в конце концов мне стало чудиться, что разыскивают именно меня). Вы с мужем сами тогда только перебрались в Москву, рано уходили (вы на временную работу, он — на ее поиски) и поздно возвращались, бесстрашно оставляя дом на меня, почти незнакомого человека. Вскоре вам предстояло переезжать на другую квартиру, мне — устраивать свою собственную жизнь. Интернетом ни вы, ни я еще не пользовались. И мы потеряли связь.

Спустя годы я пишу вам не в надежде, что вы прочтете это письмо. Думаю, оно важнее для меня самого. Устойчивость жизни обманчива: она зиждется на домашних предметах, на расплывающихся чернильных строчках в обтрепанном блокноте. Подлинная прочность и одушевленное постоянство возможны только в живых людях. Но и люди текучи, им свойственно теряться в пространстве и меняться со временем. А наша память — сыпучая субстанция. Отпечаток события слишком зависит от принимающего печать материала и направления ветра, разрушающего породу. Вот и сейчас, пока я писал это письмо, засомневался — точно ли вас звали Наталья? А может быть, Надежда?

Мы привыкли полагаться на неувядаемую латинскую присказку: Бог сохраняет все. Но вдруг на самом деле кроме нас некому выполнить эту работу?

Помню розовый свет торшера, тепло и запах ванильного печенья. И чувство защищенности, как в детской игре в догонялки, когда ты в «домике» и никто не может тебя тронуть… Дай бог, чтобы и я сразу откликнулся, когда мне позвонят».

Прозаик, эссеист. Автор повести «Уроки игры на баяне» («Знамя», 2011, № 4). Рассказ «Синий чайник» выйдет в журнале «Знамя» в 2013 году.

«Папа, я хочу сказать тебе спасибо.

Когда ты умирал на даче, я хотела сказать тебе, что ты был самый лучший, а потом постеснялась, что это что-то уже готовое и вдруг скажу это фальшиво, а ты уже отвернулся. Первый раз в жизни. Чтобы умереть, иногда надо отвернуться. Раньше ты никогда не отворачивался, всегда был со мной.

Я не помню, чтобы мы куда-то спешили или опаздывали. Так просто, тихо шли пешком по снежку в детский сад. Гуляли вечером перед сном на катке. Так просто играли в бадминтон перед обедом… Конечно, ты меня баловал. Я приходила из школы, а на моем столе — тарелка с мытым виноградом. С работы ты приходил холодно-румяный и из портфеля всегда доставал нам с братом что-то — апельсины, яблоки, тоже холодные.

Мне каждый человек, входящий в нашу квартиру, говорил: «Ну вылитый папа!» А я совсем не хотела папины пухлые щеки.

Когда я перекаталась на картонке с ледяной горы, попала в больницу, папа подолгу стоял под окном в заснеженный шапке пирожком — внутрь не пускали из-за карантина.

Недавно я снова смотрела фотографии: венчание, я — невеста, жених, стоим с венцами на головах. Папа сзади рядом с мамой, в новом костюме. И вдруг я увидела, что у папы грустные глаза — расстаемся, я скоро уеду. А потом, на свадьбе, он был веселый, произносил речи одну за другой.

Папы нет уже два года. Я совсем уже без папиных щек. Но у меня есть средний сын. И он со щеками. Как у моего папы. И еще, когда он купается и выходит из ванной, там такая жара и пар — точь-в-точь как будто оттуда только что вышел мой папа.

Спасибо, что все это было и есть сейчас. Продолжается».

Читайте также: Спасибо, которое нужно было сказать