«Я получила шанс что-то исправить»

В моей семье все занимались искусством. Одна бабушка была пианисткой, другая – искусствовед, дед – известный скульптор, отец – художник. Сколько себя помню, я рисовала. Конечно, во многом благодаря тому, что я смотрела, как работает отец. Он окончил Полиграф (сейчас – Московский университет печати им. Ивана Федорова. – Прим. ред.), в какой-то момент сосредоточился на книжном дизайне, а потом на театре.

Наблюдать за работой отца было наслаждением. В докомпьютерную эпоху все делалось вручную. Вся стена над столом была в полочках, занятых набором голландской гуаши, – на меня это производило впечатление, как открытая коробка заграничных конфет, абсолютная сказка… Ремесло в золотых руках завораживало, восхищало, манило, поэтому я непрерывно рисовала. И отец с мамой поступили как все родители в такой ситуации – меня начали интенсивно этому учить.

Папа был уверен, что на творчестве надо сосредоточиться полностью, все прочие возможные увлечения должны быть принесены в жертву. Я была рассудительным и прилежным ребенком и была уверена, что я сама так считаю. Поступила в художественную школу, окончила ее на одни пятерки, а после школы поступила в Полиграф на отделение книжного дизайна.

У меня будто не было иного варианта жизни. Мне и в голову не приходило, что я могу хотеть чего-то другого. Дело не в том, что на меня давили, – я просто не разделяла творческую мысль родителей и свою. Меня интересовало и получалось у меня многое: прикладное искусство, скульптура и даже физика – но путь был проложен, и вел он прямиком в Полиграф.

К моменту окончания института я уже вовсю работала, а в 16 лет выпустила первую целиком оформленную мной книгу. Через некоторое время вернулась в свой институт, была ассистенткой при отце, преподавала… И дальше случилось ужасное – хотя со стороны выглядело как блестящая карьера. Оказалось, моя голова хорошо приспособлена к организаторским делам, это у художников чрезвычайная редкость. Они люди трепетные и порывистые, не выносят однообразной работы, им не нравится писать тексты, программы и методички, считать часы, а мне это все хорошо давалось. Очень быстро я стала заведовать кафедрой компьютерного дизайна. Потом параллельно начала преподавать в Институте современного искусства, где к 38 годам доросла до декана факультета.

Я увлеченно всем этим занималась – процесс организации образования и развития чужих мозгов меня заводил невероятно. Когда у тебя перед глазами распускается чужой талант, а ты к этому руку приложил, это такое яркое сильное впечатление, ощущение чуда – ты своими руками выстраиваешь программу так, чтобы этот чужой талант развился идеально.

И тут внезапно я осознала, что, обучая профессии других, я сама практически полностью выпала из профессии. Нагрузки были слишком велики, мне попросту не хватало времени, чтобы много работать и развиваться. Я обнаружила, что потеряла форму, хотя убеждена, что преподавать надо только то, чем ты сам плотно занимаешься. Я поняла, что загнала себя в тупик. Меня охватила тоска. Мой муж говорил: «Я что-то не вижу, чтобы ты была счастлива».

И тут произошло то, что происходит часто с человеком, последовательно пропускавшим «звоночки». Мне давно надо было притормозить и оглядеться – и я заболела. Полгода не могла встать с кровати, перспективы были неясны, вплоть до инвалидности. Болела спина, я не могла работать за компьютером, не могла сидеть, не могла работать с планшетом, никак. Могла только лежать на спине. Судьбе меня надо было именно так уложить, чтобы я уже перестала дергаться и могла обдумать, что же со мной происходит.

И тогда все отпало, исчезло чувство вины за то, как это я все брошу: студентов, отца, профессию, жизнь. Я поняла, что могу так и остаться в этом состоянии. Мысль была поучительная. Вот мне 40 лет, и я сделала очень мало. С 30 лет я занималась преподаванием, с 30 до 40 – тот период, когда художник может и должен сделать все, что создаст ему имя, свои самые яркие работы, лицо в профессии. Это те годы, которые нельзя потерять. И именно эти годы я потратила на преподавание. Да, прекрасная карьера. Студенты меня любили и любят, все это приятно и трогательно, ты неплохой декан и можно бы на этом успокоиться, но ты сама понимаешь то, чего тебе никто не скажет, – ты сделала, хоть и неосознанно, то, чего нельзя делать со своей жизнью.

И я задалась вопросом, что же мне делать дальше. И ровно в тот момент, когда наступила ясность и я дала себе честное слово, что ухожу из профессии, – тогда я выздоровела.

За пару лет до болезни у меня появилось хобби – массаж. До этого занималась танцами, фламенко, изучала пластическую анатомию, меня влекло все, что связано с пластикой человеческого тела. Как оно движется, как работает мускулатура – меня это восхищало как конструкция. Я изучила тайский массаж, сдала на сертификат. И поняла, что это хобби может и должно стать теперь моим основным занятием. Затем я увлеклась китайской медициной, кучу всего перечитала, ходила на курсы, училась разным техникам. Сперва опробовала на друзьях, получалось неплохо, появилась своя клиентура. Меня стали передавать друг другу по цепочке…

Мы всю жизнь выстраиваем некую «башню», подымаясь по ней вверх. Вот ты уже не девчонка, над которой смеялись, ты жена, мать, профессионал. Тебе есть что предъявить миру и себе. Эта «башня» нас защищает, но у нее есть неприятные побочные эффекты, например некая снисходительность к тем, кому в жизни не все удалось. Тогда ты задаешься вопросом – а я вообще что-то могу без этой защиты? А если я завтра опять голый и босый, смогу ли я заново что-то доказать миру? Вдруг уходит муж: ты думала, что состоялась как женщина, а оказывается, нет. Он ушел, и значит, ты некрасивая и ленивая, начинаешь придумывать всякие глупости. Или: мне никто не скажет, что я бездарна, если у меня 4 диплома международных конкурсов. Мы так боимся лишиться этих подпорок, что жизнь превращается в постоянный страх.

Отказавшись от статуса, я впервые за много лет почувствовала себя счастливой. Это было удивительное ощущение сродни прыжку с парашютом – шаг в пустоту, а под тобой 4,5 км, и можешь разбиться. Но я не разбилась, и мне захотелось чего-то большего. За фондом «Вера» я наблюдала давно, и в какой-то момент в порыве восхищения тем, что они делают, предложила свои услуги. У меня диплом младшей медсестры: я и эти курсы окончила. Увы, выяснилось, что лежачих больных каждые 3 часа переворачивают, а моя спина этого не позволяла. Так что я осталась там волонтером.

Нам дано две жизни. Первые 40 лет человек живет, а вторые – анализирует все, что он успел сделать. Если что-то было сделано неправильно, ему дается возможность это исправить. У меня много разных планов, куда развиваться дальше, чему учиться, к чему стремиться. И мне, ощутившей, что много лет потрачено не на то, было бы непростительно упустить такую возможность.