3 декабря — международный день инвалидов

В 1989 году я впервые попала за границу, в Данию, на рок-фестиваль «Роскильд». Меня потряс бас-гитарист, который сидел на инвалидной коляске и зажигал не хуже своих ходячих товарищей. Вообще на этом огромном поле мне встретилось немало людей, как сейчас принято говорить, с ограниченными возможностями. Был, например, безрукий человек в растаманской шапочке, который играл ногами на каком-то сложносочиненном музыкальном инструменте — нечто среднее между гуслями и ксилофоном; поразительной красоты слепая певица-негритянка — ее бережно подвел к микрофону один из устроителей фестиваля. Деревянная сцена-времянка была оборудована пандусами, и все переходы в городах Орхус и Скаген, все магазины в Копенгагене и даже паром «Королева Ингрид» имели пандусы. Тогда мне, 16-летней, впервые пришло в голову, что одно из главных отличий между моей страной и этой — в том, как здесь всё устроено для таких людей.

В том же году я познакомилась с молодыми людьми, сиротами с врожденной болезнью — ДЦП. Их было человек 30, они жили в 6-м пансионате для ветеранов труда, некоторые из них могли ходить, кто-то передвигался только на коляске. Я хочу рассказать об одной паре — Катюше Павловой и Мише Дворецком, инвалидах 2 группы, которые встретились много лет назад и в этом году отпраздновали 20-летие свадьбы, и вот столько лет мы и дружим.

Катя родилась в семье, где уже была одна дочка. При рождении ей сразу поставили диагноз — ДЦП, и мать отказалась от ребенка. Сперва был дом малютки, потом детский дом, потом школа-интернат. Мишу «нашли в капусте» с запиской, где были написаны его имя и фамилия, он от рождения был здоров и прошел тот же путь — дом малютки, детдом, школа-интернат. И Катя, и Миша интеллектуально мало сказать абсолютно сохранны, они хорошо учились, читали, хотели бы учиться и работать дальше. Но нашему государству это было невыгодно, потому что, согласно закону, по достижении 18 лет инвалидам полагалось бесплатное жильё… и с ним государство расставаться не спешило. Была выработана простая и жестокая схема — психически здоровым, но физически немощным молодым людям в одну неделю организовывался диагноз «олигофрения в стадии дебильности», и они автоматически отправлялись в один из психо-неврологических интернатов, где их держали вместе с настоящими сумасшедшими и обращались с ними также, а при малейшей попытке сопротивления или недовольства закалывали аминазином, не давая при этом спать — то есть, к инвалидам детства была применена самая настоящая карательная психиатрия. Такая ситуация могла сломить кого угодно, но молодые люди изо всех сил пытались вырваться из этой человекоубийственной машины — они совали записки посетителям, пытались отправлять письма, и в конце концов смогли дозвониться до журналистов из «Собеседника». Через коллег из «Собеседника» об этой истории узнала Евгения Альбац и написала несколько статей о ребятах в «Московских новостях». После множества комиссий, привлечения независимых психиатров с них в результате был снят психиатрический диагноз, и многих перевели в интернат «общего типа». Миша с Катей прожили там 12 лет, прежде чем получили однокомнатную квартиру на окраине, некоторые их товарищи тоже теперь обеспечены жилплощадью, но многие «колясочники» по сей день живут в этом 6-м интернате для ветеранов труда.

В этом интернате располагался склад, принадлежавший некоей фирме, торговавшей видеомагнитофонами. Склад ограбили, и хозяин, бывший милиционер, уволенный со службы за жестокое обращение с подозреваемыми, ткнул пальцем в Мишу и обвинил его в краже. Он привез Мишу в отделение к своим бывшим сослуживцам, где его страшно пытали, отбили ему почки — в результате длительного лечения пришлось ему вывести стому. Только благодаря вмешательству правозащитников и журналистов Мишу выпустили и сняли с него ложные обвинения, но с тех пор он стал инвалидом на всю жизнь.

Миша с Катей получают по 14 тысяч рублей пенсии, 2 тысячи уходит на 50% оплату коммунальных платежей, ежемесячно на лекарства они тратят от 3 до 5 тысяч, потому что им нужны дорогие препараты, которые не входят в перечень бесплатных лекарств, положенных их 2 группе инвалидности, такие как церебролизин или актовегин. Миша подрабатывает — водит соседского мальчика в школу и забирает из школы, до этого был курьером в Левада-центре, но потом врачи ему категорически запретили поднимать тяжести. Они живут очень скромно, но из оставшихся от пенсии денег ухитряются откладывать небольшие суммы, которые потом тратят на своих друзей — тех, кто остался в интернате, покупают им мыло, сигареты, конфеты к праздникам. Иногда ребята — хотя какие они ребята, им 45 и 47 лет! — берут к себе на несколько дней кого-нибудь из «колясочников», чтобы они могли хоть какое-то время пожить в домашних условиях, нормально вымыться и поесть неказенной еды…

Я не знаю людей добрее, заботливее и человечнее, чем эта пара. Они обожают моих детей, и дети платят им взаимностью. Каждый раз, когда мы приезжаем к ним в гости, нас ждут угощение и подарки, и как я ни ругаюсь — зачем тратитесь на нас, у нас все есть! — машут руками — вы наши самые любимые, самые родные. Миша и Катя никогда — подчеркиваю — не жалуются на жизнь, никогда не клянут судьбу и искренне любят людей, хотя и натерпелись уже даже будучи совершенно самостоятельными и независимыми, простыми гражданами нашей страны — от своих соседей, прохожих, врачей, в общем — других простых граждан…

…Некоторое время назад Катю нашла ее сестра. Приехала в гости, много плакала, просила прощения, обещала навещать, дала свой телефон. Потом пропала. Катя позвонила им перед Новым Годом. Трубку взял её младший брат и сказал, чтобы она забыла этот номер, что они её не хотят знать. «Я не держу на них зла, — говорит Катя. — Хотя посмотреть на свою маму мне бы хотелось — какая она?»

В 1990-м я поступала на журфак МГУ. До общеобразовательных экзаменов сперва имелся творческий конкурс — преподаватели факультета и журналисты, ранее закончившие журфак, рассматривали публикации абитуриентов, заверенные печатями и подписями сотрудников редакций, затем шло собеседование. Я принесла с десяток своих статей в газетах «Окраина», «Гудок», «Вестнике МГПИ» и «Южный округ», половина из них была посвящена проблеме выживания инвалидов-сирот с диагнозом ДЦП. Молодой, ныне очень известный журналист, который оказался в приемной комиссии, прочел мои заметки и спросил: «Скажите, почему вы решили писать об этом? Это слишком сложная тема для вчерашней школьницы». Я ответила: «Потому что почти никто об этом не знает и не рассказывает, а больные люди страдают. Сейчас, кажется, только при помощи СМИ можно обратить внимание на простого человека, который много лет в беде». Он вздохнул и сказал: «Это, конечно, очень смелое заявление, но кто знает — может быть именно у вас и получится».

Я не стала известным большим журналистом, но как могу стараюсь писать на эти темы и обращать внимание на людей, живущих рядом с нами, но которых многие из нас привыкли не замечать. Миша и Катя — настоящие Люди с большой буквы, им выпала горькая судьба, но они не распылили в злобе или отчаянии ни умения сострадать, ни доброты. Пусть они будут здоровы и счастливы еще много лет.